Вот тебе бабушка, и Новый Год

Дело в том, что мне срочно понадобился дом.

Живу я в городе, где мало рабочих мест. Для того чтобы найти подходящую работу, приходится ехать в другой город, трястись в переполненной электричке больше часа, и так каждый день. Точнее, два раза в день, утром и вечером. Все было хорошо в то время, когда я жил с родителями, подрабатывал внештатным корреспондентом местной газеты и учился в институте большого города. Пока я доезжал до места учёбы, успевал перечитать большую часть конспектов, а жизнь с родителями позволяла тратить гонорары на книги и развлечения.

Все кончилось, когда после одной успешной публикации меня пригласили в штат издательства солидной газеты. Устроился я корреспондентом в отдел новостей.

Так вот, мне срочно понадобился свой угол, чтобы можно было ездить до работы на метро, а не на электричках, которые к тому же часто задерживались. Пришлось спешно искать, где снять квартиру, и затянулось бы все это дело надолго, но мне повезло. Мой одноклассник Паша Лесных снимал квартиру на окраине и как раз собирался уехать в Австралию, к аборигенам, местные традиции изучать. Вот он и предложил мне на то время, что он отсутствует, переселиться в его съёмную однушку в деревянном доме, предназначенном к сносу.

Мы встретились прямо перед его отъездом, спешно поговорили, он сунул мне в руку большой латунный ключ и предупредил, что до дома идти минут двадцать через лес от конечной станции метро, а также о том, чтобы я не общался с соседями, вёл себя прилично, девушек и друзей в квартиру не водил. Я уверил его, что с моей работой не до личной жизни, а вечеринок и в издательстве хватает. На том и распрощались.

В день моего переезда на работе была очередная пьянка, отмечали юбилей главреда. Меня тёпленького, с чемоданом, пакетом оставшейся от пирушки снеди и добрыми пожеланиями погрузили в корпоративную машину, высадили возле леса и поехали дальше — разгружать других захмелевших сотрудников. С чемоданом в обнимку я долго брёл, ориентируясь на мигающие за лесом огоньки, и заплутал. Огни то приближались, то удалялись, но выйти к ним не представлялось никакой возможности, казалось, что я кружу на одном месте. Я пошёл быстрее, в какой-то момент из-за деревьев выскочила стая бродячих собак и бросилась ко мне. Швырнув псам пакет со съестным, я рванул в другую сторону, волоча чемодан, затем споткнулся о какую-то корягу и упал.

Когда я открыл глаза, передо мной стояла рубленая изба в три этажа. Небольшие окна с наличниками и цветными витражами, поперечная перекладина над дверью с вырезанной мордой дракона подмигивала жёлтым фонарным глазом.
«Ёрмунганда, блин», — подумал я.
Дракон склонил морду и ощерился. Я зажмурился и потряс головой.

— Упился до вертолётиков. Жма тебя возьми! — проворчал чей-то голос сверху.
Открыв один глаз, я увидел сначала пёструю рукавичку, стряхивавшую с меня снег, а потом сморщенное старушечье лицо, укутанное в белый пуховой платок. Рядом с горбуньей стояла, воткнутая в снег, палка с костяным навершием в виде змеиной головы.
«Вот и попал в террариум», — подумал я, вставая и отряхиваясь.
Старушка тронула чемодан палкой и спросила:
— Откуда будешь, касатик?
Помня Пашкины слова, я быстро буркнул:
— Из тридцать шестой, — и побежал к подъезду.
Вслед мне крикнули:
— Третий этаж, налево, дверь с глазком.
За спиной лязгнула входная дверь.

Задыхаясь, я поднялся по скрипучей лестнице на третий этаж. Там была одна дверь с глазком. Открыв её жёлтым Пашкиным ключом, я бросил чемодан у двери, дополз до кособокого клетчатого дивана и отключился.

Утром меня разбудил крик петуха. Часы показывали шесть. Проснулся я с ясной головой, умылся, сделал зарядку, даже успел разобрать чемодан и сварить кофе. Выскочил в восемь, путь через лес занял пятнадцать минут по утоптанной тропинке. Как я умудрился вчера заблудиться, непонятно.

Предновогодние дни слились в бесконечный дедлайн, издательство работало без выходных, и казалось, что декабрь никогда не закончится, а январь так и не начнётся. Домой я прибегал поздно, убегал, едва открыв глаза, раза два оставался ночевать в редакции, в своём подъезде никогда никого не встречал. Тридцать первого декабря отказался от предложений коллег встретить Новый год и решил наконец-то выспаться. Приехал домой и рухнул на диван.

Проснулся я от того, что в доме стояла необычная тишина. Снег мягко ложился пушистыми хлопьями на отлив окна. Во дворе три сгорбленные старушки доделывали снеговика. Он был крылатый, на четырёх львиных лапах, с человеческой мордой и бычьим туловищем.

Одна из бабушек обернулась и помахала мне рукой — спускайся, мол. Оцепенев от увиденного снежного чуда, я не посмел ослушаться. Надел свитер, обмотал шарфом горло, натянул ушанку, хлопнув себя зачем-то по макушке. Наспех влез в ботинки и побежал вниз.

Вечно заедающая дверь в подъезде открылась тяжело, откуда-то сбоку в меня тут же запустили снежком, он попал в лицо, залепив глаза.

«Озорницы, однако», — подумал я, стряхивая снег, а когда обтёр лицо, то увидел, что старушки стоят перед своим снежным чудищем, чинные и опрятные. Делают вид, что снежками кидаться им не по возрасту.

Припомнив недавнюю встречу с одной из них, я решил проигнорировать шутку и взять инициативу в свои руки:
— Афанас, Афанас! Не бей в анфас! Ходи на нас!
— В слепушку решил сыграть, милок? Жмурится не жмурится, а все ж слепая курица! А лучше… петушок! — выпалили бабушки скороговоркой и по очереди рассмеялись.
«Похоже, инициативу у них не перехватишь», — подумал я.
— Добрый вечер! Что лепите, бабушки?
— Что лепим, зачем лепим? Мидгардой не испугаешь, Ирминсуль нашёлся. Лучше подсоби! — ответила моя старая знакомая с палкой-змеёй.

Я подошёл ближе. Все трое были похожи друг на друга так, как если бы были сёстрами. Моя знакомая, видимо, из-за палки, казалась старше и выше, да и выстроились они по росту. Старшая дала мне пучок вороньих перьев и сказала:
— Только по краю крыльев выложи.

Я принялся за дело. Они стояли рядом и спорили, вставлять ли куски льда в глаза чудища. В конце концов решили вставить. Я сбил несколько сосулек с карниза, две бабушки приладили глаза, а к ним угольные зрачки. Третья нашла консервную банку, оторвала крышку и прилепила к груди чудища медальон с цифрами ГОСТа.

Снеговик был готов, он напоминал ассирийского колосса, только без копыт и бороды. Его передняя лапа была выдвинута вперёд, как будто он собрался идти, и только сейчас я заметил, что хвост у него настоящий.

Старушки развернулись и молча пошли в дом, я поплёлся за ними. Мы вошли в маленькую и тесную квартиру на первом этаже. Одна из бабок спросила, кто я и чем занимаюсь. Я представился и, ощутив страшный голод, попросил дать что-нибудь поесть. Стол был уже накрыт, уставлен блюдами с пирогами, блинами и прочей домашней снедью. Вдоль него стояли лавки, покрытые белой тканью. Пока я трапезничал, старушки ничего не пили и не ели, а только подкладывали мне в тарелку разные вкусности и подливали настойку в стакан.

На меня напало странное онемение, а они меж собой беседу не прерывали. О чем говорили, я не помню, потому как успел объесться и захмелеть. Веки слипались, все дальнейшее происходило словно в полусне.

Старшая встала, убрала со стола и перестелила скатерть. Средняя принесла связанного петуха и положила на стол. Младшая, самая маленькая, отрубила птице голову. Кровь брызнула на меня, безголовый петух добежал до края стола и грохнулся на пол.

Я вскочил, две старухи оказались у меня за спиной и положили руки на плечи. Тяжесть и спокойствие мгновенно парализовали меня, заставив сначала сесть, потом лечь на скамью. Старшая положила на мой живот безголового петуха и принялась потрошить. Аккуратно разложила его внутренности. Склонила к моему лицу палку, змея скользнула мне в рот, я дернулся, сильные руки вновь удержали, приковали к скамье. Старуха накрыла мои глаза вышитым полотенцем.

Тело горело так, будто было обложено тлеющими углями, отзываясь на боль конвульсиями. Кажется, я сильно кричал. Внутренности съедала и тут же выплёвывала змея; хаотично перемещаясь, она прокалывала барабанные перепонки, язык; двигаясь толчками, выворачивала наизнанку печень; выползала из пупка и ввинчивалась обратно. От ужаса я потерял сознание.

Разбудил меня телефонный звонок. Открыв глаза, я долго не мог понять, где нахожусь. Телефон звонил много раз. Наконец я сообразил, что это реальность, и взял трубку. Бодрый голос секретаря сообщил:
— С Новым годом! Вы срочно нужны на работе.

Вчерашнего снежного чудища на улице уже не было, только вмерзшие в лёд перья напоминали о нем, да длинная перекрученная верёвка валялась в центре двора. Окна первого этажа были плотно занавешены.

В тот же день меня с фотографом отправили в служебную командировку. Записывая интервью с рыбаками, увидевшими в новогоднюю ночь над рекой летающую тарелку, я заметил под водой извивающегося змея. Под предлогом того, что надо ещё опросить местных жителей, я отправил фотографа домой, а сам вернулся к реке, где оступился и провалился в полынью.

Холод сковал мгновенно, и я увидел, как большой змей поднимается со дна к моим ногам. Закрыв глаза, я приготовился к смерти. Змей обвил мои ноги, замер и резко толкнул вверх. Горло заполнил воздух, боль разорвала грудь, кто-то тащил меня по льду, но я уже ничего не видел, медленно погружаясь во тьму.

Очнулся я в избушке лесника. Возвращаясь из ближайшей деревни, он увидел, как какой-то чужак исчез под водой. Лесник успел подбежать и схватить меня за руки, потом закутал в шубу, погрузил в сани и довёз до своей избы. Там он вылечил меня с помощью трав и поднял на ноги. Так я остался жить у него. Навсегда.